Окт 16

Москва проигрывает Западу События последнего времени свидетельствуют о том, что давление на Россию усиливается, и эта тенденция, скорее всего, будет сохраняться. Одни государства заявляют о состоянии «кибервойны» с Россией, другие требуют введения против Москвы новых санкций, третьи пытаются заблокировать жизненно важные для Российской Федерации проекты и т.п. Провоцируется раскол в мировом православии, который может породить «эффект домино» на других канонических территориях Русской православной церкви.

При этом те силы и политики, от которых в Москве ждали если не пророссийской, то хотя бы нейтральной позиции, пока явно не оправдывают ожидания. Так, итальянское коалиционное правительство пока не торопится блокировать санкционные решения Евросоюза, требуя от Брюсселя лишь обсуждения эффективности уже введенных и, возможно, будущих санкций. Аналогичным образом действуют венгерское и австрийское правительства. Как-то незаметно стихли победные реляции по поводу победы «пророссийского политика» на выборах президента Болгарии в 2016 г. Церковная дипломатия также не всегда своевременно реагирует на возникающие вызовы, что осложняет возможности минимизации негативного эффекта от предпринимаемых против РПЦ шагов.

При всём этом российские власти тратят значительные ресурсы для продвижения своих интересов, для повышения дееспособности «пророссийских» сил, для расширения возможностей своего влияния на ситуацию в тех или иных важных для Москвы регионах. Однако эффективность такого «инвестирования» и российской «мягкой силы» пока вызывает больше вопросов.

Мы далеки от того, чтобы идеализировать западное влияние на региональные процессы или тем более отрицать его. Равно как мы далеки от того, чтобы объяснять все события в регионах, представляющих для России особый интерес, только западными «методичками» и «печеньками». Но, как представляется, отдача от западных вливаний в режимы типа украинского или ему подобных не в пример выше, чем результат многомиллиардных российских инвестиций. Да и политическая система западного мира оказывается не столь восприимчивой к «пророссийским» политикам, как того могли бы ожидать в Москве, осваивая очередные бюджеты.

Представляется, что в значительной мере невысокий КПД российских инвестиций связан с некоторыми принципиальными отличиями российского подхода в этих вопросах от условно западных. Ключевые отличия связаны, можно сказать, с философией подходов.

Во-первых, Запад инвестирует и в политические системы, и в персоналии, но при этом проводит значительную «селекционную работу», формируя целые генерации взаимно заменяющих друг друга политиков и поддерживая между ними политическую конкуренцию. Напротив, Москва предпочитает опираться в своей деятельности на персонализацию и максимальную концентрацию усилий вокруг конкретных персоналий, которые объявляются «пророссийскими» и под которых нередко «зачищается» политическое пространство в том или ином регионе. Поэтому российские интересы зачастую оказываются чрезвычайно уязвимыми — именно из-за того, что Москва доверяет «конкретным пацанам», а их неминуемое предательство приводит к тому, что разваливается вся работа. Так было в Молдавии с президентом В. Ворониным, так было на Украине с В. Януковичем. По-видимому, так будет в Молдавии с президентом И. Додоном. Российские власти, похоже, так до конца и не поняли значение принципов системности и солидарности в политических механизмах других стран — и в значительной мере с этим связаны разочарования от действий Трампа, итальянцев, австрийцев etc. Россия не генерирует зависимые системы, а рассчитывает на прямые договоренности с конкретными политиками. Под честное слово, под личные гарантии — но эти гарантии оказываются в лучшем случае самолетом (вертолетом), который доставляет очередного «пророссийского» политика на российскую территорию.

Во-вторых, Запад крайне жестко контролирует и систему, и своих протеже, и эффективность и обоснованность расходования ими выделяемых им средств. Более того, западники избегают того, чтобы их помощь носила персонифицированный характер, хотя, конечно, бывают исключения. Тем не менее, западники гораздо реже связывают реализацию тех или иных проектов с конкретными политиками, стараясь подчеркивать, что выделяемое финансирование — это «структурная помощь» Молдавии, Украине, далее по списку. В свою очередь, Москва гораздо чаще подчеркивает, что российские проекты ориентированы реализуются под определенных политиков, а их дальнейшая реализация напрямую детерминируется их статусом — к примеру, сохранением власти или приходом к ней. В этом не было бы ничего необычного, если бы российская политика действительно отличалась бы последовательностью в этих вопросах, однако на деле мы зачастую видим совершенно иную картину. Как следствие, политические элиты государств типа Молдавии не только убеждаются в собственной безнаказанности, но и начинают устраивать целые представления, стремясь получить максимум ресурсов от России и от Запада на борьбу с «угрозой НАТО» или «российской гибридной агрессией» соответственно.

В-третьих, западники создают достаточно прочные системы привязки политических и бизнес-элит, а также их конкретных представителей к западным интересам. Спектр инструментов такой привязки достаточно широк — от контроля за счетами конкретных политиков (благо они, как правило, находятся в западных юрисдикциях), сбора и своевременного обнародования компромата до переориентации целых отраслей экономики на европейские рынки или же устранение конкурентов путем ликвидации «неблагонадежных» сегментов экономики, зависимых от других рынков. Москва, как правило, осуществляет только «негативное регулирование», т. е. задействует рычаги эмбарго и других ограничений в отношении товарных поставок, а вот предоставление преференциальных режимов Москве дается крайне нелегко, и дело тут не столько в протекционизме, сколько в отсутствии у российской бюрократии навыков оперативного реагирования (за редчайшими исключениями). Персональные, точечные меры Москвы (к примеру, использование того же компромата) нередко вообще приводят к обратному эффекту, когда фигуранты тех или иных материалов, обнародованных Россией, становятся чуть ли не героями, преследуемыми по политическим мотивам.

Как представляется, перечисленные отличия в западных и российских подходах достаточно рельефно проявляются, к примеру, в политике по отношению к Молдавии и Приднестровью.

Возьмем «системный» критерий. На протяжении многих лет Запад создает устойчивый комплекс привязок молдавского политического механизма к западной политической системе.

Мы видим и образовательный механизм, когда тысячи выпускников молдавских школ получают возможность получить бесплатное образование в румынских вузах, в то время как 100−150 бюджетных мест в России уже преподносятся как огромный «прорыв». Более того, те, кто получил образование в Румынии, как правило, возвращаются в Молдову и создают в ней новую среду и (или) обеспечивая преемственность в реализации западных ценностей. Напротив, выпускники российских вузов прилагают максимум усилий для того, чтобы остаться в России.

Запад работает со всем спектром политической системы Молдавии, причем ко всем находится свои подходы и свои собеседники. «Унионисты» взаимодействуют с румынскими националистами; правые партии — с европейскими «народниками»; Демпартия во главе с фактическим руководителем Молдавии В. Плахотнюком — с Социнтерном; Партия социалистов — с европейскими «левыми», а все вместе регулярно координируют свои действия с Посольством США, которое на словах поддерживает «проевропейский вектор» Молдавии, а на деле не упускает из виду никого. Российскую сторону бросает из крайности в крайность: то Москва работает только с действующей властью (хотя пример «работы» с действующей властью на Украине в лице В. Ющенко должен был бы чему-то научить, ан нет), то выбирается «пророссийская сила», и все усилия Москвы сосредотачиваются исключительно на ее поддержке, как это происходит сейчас с Партией социалистов И. Додона.

Никого не должна вводить в заблуждение ставка западников на В. Плахотнюка, сделанная в момент острого внутриполитического кризиса в Молдавии: Плахотнюк действительно оказался тем политиком, который доказал свою эффективность, в т.ч. и в части противодействия «российской угрозе», убедив Запад, что если выстроенная им система рухнет, то Россия установит полный контроль над Молдавией. В то же время Запад всячески помогает Плахотнюку в том, чтобы прозападный курс развития стал необратимым для Молдавии, а молдавские власти штампуют антироссийские и антирусские решения. Кроме того, никому из западников не приходит в голову «зачищать» под Плахотнюка политическое пространство в Молдавии и давать ему монопольное право быть единственным проводником западных интересов в Молдавии. Именно поэтому «коллеги» по прозападному лагерю составляют куда большую опасность для Демпартии, чем условно «пророссийские» социалисты.

Приднестровье в российской политике вообще отходит на второй план, видимо, в силу мнения о безусловно пророссийских настроениях в обществе и среди элиты. Это так, и любой политик, усомнившийся в российском векторе приднестровской политики, обречен на политическое самоубийство. Однако из этого российские чиновники делают иногда неверные выводы, полагая, что пророссийские настроения и признательность за российскую помощь делают любое решение, принятое в российских властных коридорах, априори обязательным для приднестровцев.

Отсюда — недоумение и обиды «федералов», когда приднестровцы, к примеру, голосуют не так, как от них ожидали. Как же так, ведь высокие представители руководства России и Приднестровья дружат семьями, а «неблагодарные приднестровцы» почему-то этого не учитывают. Или российские артисты приезжают и поют в поддержку, им аплодируют, но снова голосуют «неправильно». Да так, что приходится стройки социальных объектов потом замораживать и искать объяснения тому, что приднестровские фирмы-подрядчики понесли огромные убытки от деятельности российского заказчика и распорядителя бюджетных средств. Всё это — издержки личных договоренностей и недостатка системной работы.

Дело в том, что приднестровцы, безусловно, отдают себе отчет в том колоссальном объеме помощи, который оказывается Россией, а также в том, каков реальный ответ на вопрос о том, смогло бы Приднестровье выжить на данном этапе без российской помощи или нет. Приднестровцы — это реалисты. Но в то же время в Приднестровье очень хорошо помнят и то, как с завидным постоянством приднестровцам приходилось выступать бОльшими россиянами, чем российские чиновники, чуть ли не принудительно защищать российские интересы от российских же чиновников, которые очень часто говорили о необходимости вывезти 1−2 эшелона с боеприпасами бывшей 14-ой Армии, чтобы показать «западным партнерам» наличие «положительной динамики» и готовности Москвы делать шаги навстречу. Поэтому в Приднестровье не всегда восторгаются «личными контактами» и уж тем более не всегда выполняют «руководящие указания» из Москвы, особенно если они касаются жизненно важных интересов Республики.

Словом, пророссийских устремлений у приднестровцев, несмотря ни на что, хватает. А не хватает системности и последовательности в работе, что серьезно вредит интересам и Москвы, и Тирасполя. Достаточно вспомнить многочисленные прямые соглашения о сотрудничестве, которые подписывались на уровне Президента Приднестровья И. Смирнова и российского вице-премьера А. Жукова, Президента Приднестровья Е. Шевчука и вице-премьера, Специального представителя Президента России по Приднестровью Д. Рогозина, а также на уровне отдельных исполнительных органов власти России и Приднестровья в 2006—2007, а также 2013−2014 гг. Сейчас эти документы, многие из которых носили предметный характер и вполне могли бы служить надежной основой для сотрудничества, напоминают таблички у постели тяжело больного, причем вместо диагноза можно было бы написать «могут, если захотят». Сейчас пока не хотят — по крайней мере, в Москве.

Хотя налаживание прямого, последовательного диалога на уровне исполнительных органов власти могло бы стать частью системной работы по выстраиванию противовесов той системе, которая навязывается и Молдавии, и Приднестровью Западом посредством различного инструментария, в первую очередь — Соглашением об ассоциации Молдавии и Европейского Союза и предусмотренным данным документом режимом «углубленной и всеобъемлющей зоны свободной торговли ЕС и РМ». Западники проделали большую работу для переориентации товаропотоков из РМ и ПМР на западные рынки, при этом активно использовали и односторонние преференции для товаров из РМ и ПМР, и другие механизмы. В 2015 г. Евросоюз пошел на заключение «джентльменского соглашения» с Тирасполем об особенностях торговли и доступа приднестровских товаров на европейские рынки, а также о взаимных обязательствах Приднестровья и Евросоюза.

В Москве, к сожалению, до сих пор не выработаны механизмы системного взаимодействия в торговой сфере с Молдавией и Приднестровьем. Принимаемые решения зачастую носят ситуативный характер, без учета региональной специфики. Именно поэтому так часто российские чиновники применяют ограничительные механизмы, причем ограничения в итоге распространяются и на приднестровские товары, в итоге между прозападной Молдовой и пророссийским Приднестровьем в российской торговой политике не делается никаких различий, а Тирасполю приходится активнее включаться в поиск новых рынков сбыта на западе, тем более что там более восприимчивы к учету региональной специфики.

Мы уже не говорим о том, что при системном подходе налаженное взаимодействие с Приднестровьем могло бы служить реальным инструментом воздействия на позицию официального Кишинева и одной из гарантий того, что те или иные силы, пришедшие к власти под пророссийскими лозунгами, не забудут о своих обещаниях сразу после избирательной кампании.

Кроме того, перманентные эмбарго лишь снижают зависимость молдавской и приднестровской экономики от российских рынков сбыта. Для некоторых отраслей, прежде всего сельского хозяйства, это всё еще критично, но и такая зависимость постепенно будет преодолеваться. Приходится констатировать, что для противоположных целей, т. е. для установления зависимости молдавского и приднестровского экспорта от российского рынка, пока мало что делается.

Остается надеяться, что вице-премьер российского правительства Д. Козак, на которого июльским Указом президента Российской Федерации В.В. Путина были возложены обязанности специального представителя президента РФ по развитию торгово-экономических отношений с Республикой Молдова, будет более привержен системному подходу, чем его предшественники. Основания для таких надежд имеются, особенно исходя из того, что системность в подходах Козака проявилась в период работы над проектом Меморандума 2003 г., более известного как «Меморандум Козака». Одно из главных достоинств данного документа — именно его системность, а не ориентация на сиюминутную конъюнктуру. Именно благодаря системному подходу Меморандум стал целостным, наиболее проработанным проектом урегулирования, и в его текст были включены наиболее значимые положения (в первую очередь о российском военном присутствии, которые изначально планировалось подписать в качестве отдельного приложения). Последующая карьера Д. Козака свидетельствует о том, что данный принцип по-прежнему является одним из важнейших для него.

Вал обвинений, обрушившийся на Москву в связи с обвинениями во «вмешательстве» в электоральные процессы по всему миру, стал хорошей мотивацией для самоустранения российских чиновников от влияния на процессы в Молдавии. Вернее, для выбора ими режима максимального комфорта, когда есть одна «пророссийская» сила, которую надо поддерживать. Как следствие, наблюдается пассивность российской стороны, которая, однако, вряд ли спасет Москву от привычных обвинений в стремлении сбить Молдавию с «пути истинного». Додон рассчитывает только на российские ресурсы и на эксплуатацию ностальгических чувств у той части молдавского электората, которая тяготеет к России. Но на деле с Россией его мало что связывает, кроме лозунгов и заверений в коррекции политического курса Молдавии. Потом, после победы. Возможно. Если понадобится. Другой же потенциальный претендент на статус «пророссийского» политика, Р. Усатый (у которого в России есть хотя бы бизнес-интересы), лишен возможности вернуться в Молдову из-за уголовного преследования, при этом уровень взаимной критики гг. Додона и Усатого значительно превосходит их критику в адрес прозападных сил. Долгое время пользовавшаяся статусом «пророссийского» общественно-политическое движение «Равноправие» и вовсе стала теперь «Партией Шора» (мужа российской певицы Жасмин, осужденного к длительному заключению за соучастие в молдавской «афере века» — выводе 1 млрд. долл. США из банковской системы Молдавии, а ныне — близкого соратника В. Плахотнюка).

Москва также самоустранилась от активности в переговорном процессе между Молдавией и Приднестровьем. Неспешный переговорный ритм, составляющий одну-две встречи в формате «5+2» ежегодно, видимо, достаточен для российских чиновников. В итоге стороны действуют на своё усмотрение, хотя в отношении этого «усмотрения» есть достаточно много вопросов, на что ИА РЕГНУМ неоднократно обращало внимание. Из-за российской пассивности размывается роль России как государства-гаранта и государства-посредника, нет никаких признаков участия профильных российских специалистов в экспертной (межведомственной) работе между Молдовой и Приднестровьем, российская сторона перестала быть подписантом значимых переговорных договоренностей, ограничиваясь их дежурным одобрением без подтверждения своего статуса гаранта и посредника и т.п.

При этом в значительной степени Москва сама себя позволяет загонять в разного рода нехитрые «ловушки». Так, в этом году исполнится 15 лет срыва подписания упомянутого выше «Меморандума Козака». Вполне логичным было бы проведение масштабной ретроспективной дискуссии по данному вопросу с привлечением экспертов (политологов, юристов и др.) из разных стран, включая участников работы над проектом, для обсуждения событий 15-летней давности и их влиянии на последующее развитие ситуации.

Но рискнем предположить, что в условиях электорального процесса в Молдавии всерьез эту идею вряд ли рассматривают, поскольку главный «пророссийский» политик Молдавии, действующий президент И. Додон публично отрекся от федеративной идеи (хотя еще в 2012—2013 гг. выступал ее горячим сторонником). Соответственно, гипотетическое участие в таком гипотетическом мероприятии могло бы быть использовано против И. Додона, что позволяет и ему, и всему политическому классу Молдовы избегать субстантивных дискуссий о перспективах урегулирования и об ответственности молдавских властей за непоследовательность и отсутствие договороспособности.

Как отмечено выше, Москва оказалась в ловушке и не может продвигать собственные инициативы, чтобы не навредить «пророссийскому президенту». Чем последний активно пользуется, предлагая антироссийские по сути инициативы о «постоянном нейтралитете» Молдовы, ключевой целью которых является полная и безоговорочная ликвидация российского военно-политического присутствия в регионе при украинском содействии. Или же поддерживая инициативы В. Плахотнюка о переходе к смешанной системе формирования парламента Молдавии, предоставлении Приднестровью «квоты» в два мандата и очевидном намерении перевести процесс урегулирования конфликта в плоскость внутреннего законодательства Молдовы, «обнулив» статус России как международного гаранта и посредника. Монопольный статус И. Додона как «пророссийской силы» не позволяет Москве корректировать его без ущерба для его имиджа. В итоге — замкнутый круг для России и широкий простор для де-факто антироссийских действий со стороны молдавского истеблишмента. С Западом такие штуки не проходят.

Вряд ли можно представить себе, чтобы антизападный режим в какой-либо постсоветской республике существовал, скажем, на деньги Евросоюза. А вот антироссийский режим в Молдавии неплохо пользуется российскими ресурсами. Наглядный пример — деятельность АО «Молдовагаз», в котором ПАО «Газпром» контролирует достаточное количество акций для назначения всех членов правления, но при этом во главе правления в последнее время оказываются люди, тесно связанные с В. Плахотнюком, а сотрудники предприятия активно участвуют в агитационных кампаниях за Плахотнюка и его Демпартию.

Представляется, что России уже пора выбираться из парадигмы бессистемности и персонификации политических подходов, самоустранения от влияния на региональную ситуацию в целом и на переговорный процесс по молдавско-приднестровскому урегулированию в частности. Для этого можно было бы предпринять следующие шаги:

1) выработать четкую и понятную систему гарантий того, что «пророссийские политики» будут выполнять обязательства, взятые перед Москвой. Иными словами, использование бренда «Россия» и российских ресурсов не может быть односторонним, а должно предполагать конкретные обязательства соответствующих молдавских политиков. Причем об этом необходимо заявить публично до выборов, иначе появится удобный повод «забыть» о непубличных обещаниях или сослаться на несвоевременность их выполнения;

2) вернуться к практике поддержания контактов с различными политическими силами в Молдове, а также рассмотреть вопрос о «возрождении» политической конкуренции среди сил, декларирующих «пророссийские» позиции, а также пересмотреть подходы, при которых оказывается возможной ресурсная и информационная поддержка сил, реализующих антироссийские действия и заявления;

3) вернуться к реализации межправительственных и межведомственных договоренностей с Приднестровьем, в особенности в части создания на территории ПМР сертификационно-испытательных и т.п. центров, аккредитованных российской стороной. Приднестровье может обеспечивать доступ молдавских товаров на российский рынок, создавая тем самым для Москвы дополнительные гарантии в отношении молдавских властей и выполняя ту же функцию, что и Молдова в отношении доступа приднестровских товаров на европейские рынки;

4) прекратить практику самоустранения от участия в переговорном процессе во всех его измерениях, включая отраслевые. Москва могла бы заняться организационным обеспечением двух-трех направлений — к примеру, банковской сферы и обеспечения прав граждан, с учетом того, что в Приднестровье проживает более 220 тыс. граждан России, и перманентные ограничения их прав, вводимые властями Молдавии, вряд ли могут считаться приемлемой практикой. Кроме того, давно назрела необходимость проведения масштабного форума, посвященного проблематике гарантий в процессе урегулирования, что позволило бы вернуть Москве позиции международного гаранта в данном процессе;

5) инициировать совместные учения, подготовку и переподготовку на территории России военного и гражданского персонала, участвующего в миротворческой операции, причем эта инициатива могла бы распространяться и на военных наблюдателей от Украины и ОБСЕ. Мероприятия в рамках данной инициативы должны проводиться по принципу участия желающих, но не ставиться в зависимость от каких-либо иных факторов, типа согласия всех участников миротворческого процесса и т.п.;

6) рассмотреть вопрос о возможности отдельной дискуссии по ситуации в Молдавии и Приднестровье в рамках ежегодной Московской конференции по вопросам безопасности в 2019 г., с акцентом на угрозы миру и безопасности в регионе, дестабилизирующую роль некоторых государств и т.п.;

7) активнее использовать разного рода информационные поводы, связанные с годовщинами тех или иных событий (15 лет «Меморандуму Козака» в 2018 г., 25 лет официальному старту переговорного процесса и 10-летие мартовского совместного заявления президентов России, Приднестровья и Молдавии в 2019 г. и т.п.).

Сергей Артёменко

Оставьте свой отзыв

Анонс последних новостей