ПРИДНЕСТРОВЬЕ

Находясь недавно в чеченской столице, я в один из дней сидела в супермодном кафе "Париж" и с удовольствием поглощала свой восхитительный обед, состоящий из салата и тефтелей. С экрана плоского телевизора доносились звуки популярных песен. На улице, возле гигантской мечети, розовым облаком вознесшейся над городом, стояла и хихикала под лучами февральского солнца компания юных девушек в модных высоких сапогах. Потребовалось огромное усилие, чтобы вспомнить, какой была эта улица во время моего последнего посещения Грозного пять лет тому назад. Здесь были руины из разбомбленных зданий, остовы которых стояли вдоль разбитой взрывами дороги. Тогда мне посоветовали внимательно смотреть под ноги, чтобы не наткнуться на мину, а также опасаться снайперов.

На первый взгляд, в Чечне осуществились все ее мечты после длительной войны с боевиками-исламистами. После 15-летнего кровопролития, которое унесло жизни от 130 до 300 тысяч человек, Россия в апреле прошлого года заявила об окончании войны и вывела из Чечни большую часть своих войск. Возникает физическое ощущение того, что восстановление идет стремительными темпами. Эта республика размером с Коннектикут внешне никак не напоминает о том, что здесь когда-то была война. Неподалеку от кафе "Париж" в городе есть даже суши-бар.

"Смотрите, как быстро мы все восстановили, - говорит мне хозяин кафе Адам, - совсем не как другие страны, Ирак или Афганистан".

Но если поскрести поверхность, то история Чечни станет рассказом-предостережением, особенно для США с их иракской одиссеей, которой вот-вот исполнится семь лет. Жестокое партизанское движение, о фактическом разгроме которого объявил Кремль, сохранилось и действует в горах Чечни, где повстанцы укрывались веками. Теперь оно выходит за пределы республики, распространяясь на другие регионы российского Северного Кавказа.

Те обстоятельства и причины, которые являются благодатной почвой для разрастания партизанского движения, знакомы американским военным и дипломатам, работающим в Ираке. Это слабая власть, нарождающаяся клептократия, ужасающая безработица, а также жажда мести, которой широко пользуется прочный и живучий исламский фундаментализм. Будучи не в состоянии усмирить мятежников, местные власти при негласной поддержке Кремля в массовом порядке, без суда и следствия похищают и убивают людей.

После воскресных выборов в Ираке высшее американское командование заявило: результаты деятельности иракских сил безопасности показали, что страна идет верным путем стабилизации и мира, а это является непременным условием для вывода американских боевых частей и подразделений к 1 сентября (то, что в этот день в Багдаде в результате взрывов и обстрелов погибло как минимум 38 человек, говорит о том, что планку показателей стабильности и мира, а также успехов иракских сил безопасности отцы-командиры опустили довольно низко). Пока Вашингтон готовится к выводу войск, ему нелишне взглянуть на Чечню как на пример того, что насилие на бывших полях сражений противоповстанческой войны может продолжаться еще долгое время после ее официального окончания.

История конфликта в Чечне, которая почти 300 лет непреклонно сопротивляется деспотичному правлению России, радикально отличается от Ирака. Однако в усилиях Вашингтона и Кремля, которые напряженно стараются выпутаться из своих войн, есть много общих – и весьма тревожных – черт. Поддержать относительно сговорчивое правительство и передать ему ответственность за подавление повстанческих сил. Вложить деньги в проекты восстановления, игнорируя факты возникающей в результате этого коррупции и мздоимства. Терпимо относиться к нарушениям прав человека во имя относительной политической стабильности. Примириться с периодически возникающими вспышками исламского сопротивления. Объявить – или, что касается Соединенных Штатов, попытаться объявить – о завершении крупных военных операций.

В Чечне "эта схема потерпела неудачу", говорит директор Инициативы по правам человека и безопасности (Human Rights and Security Initiative) из вашингтонского Центра стратегических и международных исследований (Center for Strategic and International Studies) Сара Мендельсон (Sarah Mendelson). Окончание войны в республике положило начало тлеющему и бесконечно долгому конфликту, который тихо разрушает этот регион, подобно подземному пожару на торфяниках.

Недавно Центр стратегических и международных исследований опубликовал доклад, из которого видно, что количество терактов с участием террористов-смертников на Северном Кавказе в 2009 году выросло почти в четыре раза по сравнению с предыдущим годом. Большая часть таких нападений произошла в Чечне. В регионе также все чаще устраиваются засады, случаются перестрелки, устанавливаются взрывные устройства на дорогах. В прошлом году там погибло более 900 человек – это почти в два раза больше по сравнению с предыдущим годом.

Конечно, кровопролитие в Чечне по своим масштабам менее существенно, чем в Ираке, где от взрывов и выстрелов люди гибнут ежедневно. Но население Чечни меньше почти в тридцать раз. И эта война длится намного дольше. Задумайтесь, каким будет Ирак в 2019 году.

На другом конце этого мрачного спектра насилия находится то, что правозащитники из Human Rights Watch называют "культурой безнаказанности за совершенные правонарушения". Согласно информации российской правозащитной организации "Мемориал", за первые девять месяцев прошлого года на трети территории Чечни было зарегистрировано 86 фактов похищений людей. Июльское похищение и убийство чеченской активистки Натальи Эстемировой стало одним из них. Подобно Эстемировой, многих "пропавших" позднее находили мертвыми. Российские и зарубежные правозащитники возлагают основную вину на военизированные формирования, преданные прокремлевскому президенту Чечни Рамзану Кадырову. Кадыров назвал некоторых из числа погибших сепаратистами, заявив, что они убиты в бою, а также преподнес эти убийства как пример успешного проведения противоповстанческих операций.

В прошлом месяце на окраине Грозного я встретила родственников двух молодых людей, похищенных кадыровцами прошлым летом в разное время. Обоих забрали прямо в присутствии близких.

Три месяца спустя матери вернули обезображенный труп одного из сыновей – 21-летнего строителя из Аргуна. Власти Чечни заявили женщине, что у них есть доказательства участия ее сына в боевых действиях на стороне боевиков: он в качестве рингтона установил на своем мобильном телефоне волчий вой – символ чеченского сопротивления.

Другой молодой человек, слепой, работавший в тепличном хозяйстве в Шали, пропал в августе. Семья считает, что он мертв.

В тот вечер я посетила крупную ферму в Самашках, что в часе езды от Грозного в западном направлении. Когда-то этот населенный пункт был цитаделью боевиков. Меня принимал чеченский бизнесмен лет около шестидесяти. Его отец участвовал в партизанской войне против Советов в 30-е и 40-е годы. А сам он родился в изгнании. Этот человек не испытывает никакой любви ни к русским, ни к новой чеченской власти. Сидя за длинным столом, мы пили чай и беседовали о том, как повстанческие боевые движения по всему миру пользуются симпатией людей, обиженных своими руководителями; как эти люди начинают искать защиты в других местах или пытаются мстить. Время приближалось к полуночи.

"Война в Чечне закончилась?" – спросила я.

Человек отодвинул свою чашку.

"Войны со стрельбой нет, - сказал он, буравя меня своим взглядом, - но насилие присутствует каждый день. Однако сегодня оно идет по конкретным адресам".

Анна Бадхен