ПРИДНЕСТРОВЬЕ

Европа встречала Рождество. Шумно было и в центре молдавской столицы, где стараниями молодого градоначальника уже вовсю веселились любители попраздновать "по-европейски". В этом году, наконец, примару удалось установить свою, либеральную, елку не абы где, не под боком примэрии, а в центре площади Великого национального собрания. И сейчас, усиленное мощными динамиками, у ее подножья громыхало нескончаемое концертно-танцевальное шоу.
Но на окраине Кишинева, на горе, близ Телецентра, стояла тишина. За окном мерно падал декабрьский снежок, вечерело. Старому вождю было скучно.

…Шел к концу третий месяц, как он не мог покинуть пределы своего особняка. Подвергнуть домашнему аресту – такую меру пресечения избрал против него Буюканский суд. Представитель гособвинения, Валерка Гурбуля, выслуживаясь перед новой властью, либерастами недобитыми, потребовал было тридцать суток ареста (взяли назад на работу, рядовым прокуроришкой, с испытательным сроком, вот мерзавец и старается… пригрел на груди гадюку), да судья проявил гуманность. Учел просьбу не отправлять бывшего президента на нары, с которой обратились в суд Пасат, Шарбан, Бургуджи и Бекчиев, – не подвергать пожилого человека лишениям, через которые прошли сами.

В тюрьме, вишь ли, не понравилось им. Так не санаторий же, это вам не на курорте с медсестрами загорать. Нечего было на съездах гастарбайтеров выступать, да в Кремль к хозяину на прием набиваться. Да с оппозиционерами не надо было якшаться, вот и не угодили бы за решетку. Тоже еще, гуманисты…

Из Кондрицы, из подвала, жена разрешила привезти в Кишинев лишь консервы, его фирменные, собственноручно закручивал. Вот твердят: мент, мент, заколебали. Никакой он не мент, он технолог пищевой промышленности, вот он кто. Козлы, им бы только за морковкой... Огурчики солененькие всегда у него хорошо получались, и все как на подбор, даже Путин оценил. Очень понравилось Владимиру Владимировичу, как хрустят на зубах.

И еще собаку взял с собой, лучшую из четырех, да и та сбежать успела. Спуталась, небось, с какими-нибудь из этих, из бродячих. Из киртокиных, недострелянных. Сука... Трех псов оставил в бывшей резиденции. Права жена, куда с ними в город? А волка пришлось отпустить. Каково оно ему сейчас, на воле? Поди, сдох уже после сытой жизни в вольере, загрызли сородичи? Эх, скучно без волка...

Дело уголовное против него вздумали возбудить, за злоупотребление властью и коррупцию. Якобы, по примеру экс-президентов Тайваня, Южной Кореи и какой-то Коста-Рики. Бывшему президенту Коста-Рики этой, говорят, даже пятерик влепили за коррупцию. Дикари эти латиносы, сначала задницу человеку лижут, а потом его же судят. Оамень прошть. И наши молдаване туда же, давай их копировать. А еще про Европу твердят. Да с этим альянсом мы не в Европу, а прямиком в ж...

Он что на нее, молиться должен был, на власть на эту? Власть, она ж как баба, она сильных любит. За нее, если раз ухватился, уже не упускай. Стисни так, чтоб задрожала. Чтоб все кругом дрожали! Это ж кайф, когда все дрожат. Нынешние, сосунки эти, разве могут понять, каково оно, когда власть держишь? Про разделение ветвей каких-то бормочат, про независимый суд... Либерасты.

Хотя, надо признать, с этим арестом домашним они ему хороший пистон вставили. Не успел из Карловых Вар вернуться, самолет только на полосу заруливал, а дома уже повесточка ждет, в суд. Быстренько проголосовали за снятие иммунитета, и... вино-нкоаче. Крепко на крючок взяли.
И ведь не злоупотребления их волнуют, нет, им Олежкин миллиард покоя не дает. А вот хрен вам, педофилы политические! Руки коротки. Не для того мы с сыном восемь лет здоровье свое гробили, всех тут напрягали, чтобы денежки наши, президентским трудом и кровью заработанные, так запросто кому-то сейчас выложить. Миллиардик-то надежно пристроен, капитал работает, умножается. Не может капитал не работать, ашэ ши требу. Прав был Маркс, даром что еврей...
Хотя в смысле бабок у евреев башка варит, не то, что у наших быков-молдаван. Нашим бы только пахать по заграницам, ни на что другое кэпэцына не способна. Прав, тыщу раз был прав Рейдман, когда советовал не парить мозги возрождением фабрик и заводов, а дать зеленую улицу торговле. Пусть везут сюда весь этот ширпотреб дерьмовый, технику, хренехтику – эти всё скупать будут.

Израильтяне и деньжатами подсобили, спасибо Либерману. Шепнул словечко, инвестиции и приплыли, супермаркеты всякие как на дрожжах повыростали. Молдаване евро с баксами шлют домой – а тут их умелые людишки через джумбы-мумбы, как пылесосом, и высасывали. И процент Семье исправно платили, тэт кум полагается. Хорошо система работала, грех жаловаться.
Он что, должен был отказываться, если деньги сами в руки шли? И за вино, и за "Белый аист", и за все остальное? Ел ши, требуя сы шие прост ди тэт, сэ ну иее?

А фабрики пусть рабочим остаются, а чернозем молдавский, лучший в Европе – царанам. А нам – миллиард. А дуракам теперешним, которые должности между собой поделить не могут, - фигу с маслом. Дерьмократы, ничего в политике не понимают. Из них даже мамалыгу не сделаешь. Власть не делить надо, а держать в кулаке, всю власть... А волка жалко, хороший был волчара.
Дома его держат. Хоть не тюрьма, а, все равно, скучно. Даже выпить не с кем. Хорошо еще, Олежка дом приличный успел выстроить, не тесно.

Не дают, заразы, в парламент прийти, встречаться разрешают только с близкими, с родней. Сказали, чтоб на свидетелей не смог повлиять. Каре свидетель, хэй? Я сразу понял, чего им надо. Чтоб я на фракцию не мог влиять, вот что им надо было. Им голоса для избрания Лупу нужны были, так сильно их чесало кресло президента, вот они меня дома и заперли. Свидетели...
Ну, избрали, а что толку? Сидит сейчас в президентском кресле, жует конфетки. На него посмотришь, на эти два метра, и ничего не понятно. До сих пор, по привычке, ходят вместе с Дьяковым, как два теленка несовершеннолетних. Дьяков, он хотя бы скользкий, а этот? К нам пробрался "со спины", я вообще узнал обо всем, когда мне на подпись дали партбилет свежеиспеченного члена партии. Устроил я первому секретарю райкома, пропустившего Лупу в партию, нагоняй, запустил в него пепельницей. Но давать задний ход, не подписывать партбилет было уже поздно.

Фамилия волчья, а сам никакой. Да будь я в тот день в парламенте, ни за что бы не избрали. Без меня, конечно, пошло-поехало, как же? Первым Марик побежал бюллетень хватать, даром что до этого всем уши прожужжал со своей "защитой Родины". Интересно, на чем они этого "защитника" зацепили? Небось, на турбазе "Дойна"? Он, когда от нее под свой ВАШ корпус отхапал, что-то там нахимичил. Сколько я им ни твердил, чтоб сами ни во что не совались, сколько ни повторял – мэй, если что надо, обращайтесь к Олежке, он знает, как все устроить, пусть он все делает, – не слушались. Антропологи…

Да ну их всех, надоели. Хорошо, что ко мне никого не пускают, видеть их не могу. Только волка жалко очень. Аж в голове что-то звенеть стало, от жалости, наверное.

Бойкот президентских выборов был единственным выходом из всего этого дерьма. Потому что у альянса этого недоделанного нет стратегии развития страны, вообще ничего нет. Не ясно, на что они работают, на кого? Когда был он, всем все было ясно. Все работали на него с Олежкой. А сейчас? Ну что с них взять, если парламентом руководит псих? Ом болнав, ши врець? Рошка хотя бы мужик был, не вилял, а эти… Конченные…

И что это звенит все время в башке? Ши, блин, белка де-аму нь-о венит, что ли? Говорила вчера жена: не пей. Нет, ажунже, надо завязывать...

Между тем в голове звенело все настойчивей, не прекращаясь... и тут он проснулся. С досадой понял, что под вечер, как стало темнеть, опять заснул. А, значит, как всегда в таких случаях, будет слоняться по комнатам до утра, без сна. Снова раздалась трель входного звонка, кто-то очень упрямый просился в дом. И старый вождь, ворча, пошел открывать.

"И кого нелегкая принесла? Шине найба ымблэ?" – думал, пока шел к двери. "Стой, мэй, сегодня ж у румын этот, Крачун", - вспомнил он. "Наверное, эти, кум ле спуне, урэторий? Опять леи клянчить будут. Как настоящие румыны – мало того, что в дом без спроса ломятся, так еще денег им дай... С пляжа бы их нахрен, да жалко пацанов, замерзли небось. К тому же жена специально мелочь в прихожей оставила, когда ушла к подруге, - дать колядующим".

Открыл дверь и обомлел. На пороге и впрямь стояла пара ряженных, но кто?! Не абы кто, а сам новый спикер, самолично Мишка Гимпу, и с ним этот, Гарри Потер который, из примэрии. Обвешанные лентами, у каждого в руках по звезде шестиконечной, как у евреев. И, главное, оба в кушмах, как настоящие румыны. Внизу, у ступенек ведущих на крыльцо, топтались, поеживаясь на морозе, знакомые хлопцы из службы охраны.

Исполняющий президентские обязанности дядя в сопровождении племянника-примара пришли поздравить старого вождя с наступающим Рождеством по новому стилю.

- Ам венит ку Мош Ажун… - начал было Гимпу, но он прервал его.
- Стой, где стоишь, мэй, ко мне ж нельзя. Следователь не разрешает. Что смотришь? Анкетатор, вы его так называете, кажется.
- Каре анкетатор? Ши-й ку тине, домнуле прешедине? Ну кумва ц-а венит белка? – спикер был в недоумении.

И тут до вождя дошло: это ж был сон! Все это – и арест домашний, и уголовное дело, и избрание президентом Лупу – все это ему лишь приснилось. На душе сразу стало легко и весело. Так весело, что даже вид нелюбимой парочки не вызвал у него привычного чувства мизантропии, а показался чем-то вполне приятным.
- Да это я так, спросонья. Прикорнул тут под вечер, фигня одна приснилась, не обращайте внимания. Что стали, ынтраць.

Прошли на кухню.
- Я уж, было, собрался вас обоих нахрен с пляжа послать, - признался он, доставая стопки, - а племянничку твоему еще и пожелать, чтобы крысу себе в ширинку запустил. Но передумал, не по-христиански это. Сам-то я по старому праздновать буду, а у вас праздник сегодня. Да и выпить больше не с кем, а самому скучно. У меня как раз бутылка «Кодру» от жены припрятана. Я этот коньяк больше других люблю, сорок лет выдержки.

И не преминул подколоть Гимпу:
- У румын-то твоих коньяк дерьмо. Бэсеску такой и не снился, пьет всякое пойло. Ладно уж, за ваше здоровье! Сэ шиць сэнэтошь!
Выпили по рюмочке.

- Бэсеску виски любит. Еще с тех пор, как на корабле капитаном плавал, его полюбил, - проявил осведомленность Киртоакэ. – Коньяк почти совсем не пьет.
- Ты, давай, сказки не рассказывай. Лучше разлей по второй, ты тут самый молодой. Я лучше знаю, что он пьет, сам с ним выпивал. И у нас, и в Бухаресте, прямо на площади, когда мы там ярмарку вина устроили. Налил? Ну, хай давай, ку Ажунул. Да, и огурчика возьмите, закусите. Это вам не лимон какой-то, моими огурчиками солеными можно и после коньяка, и после виски закусывать, после всего. Самого Путина угощал ими, теперь, вот, вас. Чтоб не говорили потом, что не уважаю.

Выпили по второй, закусили огурчиком.
- Ты думал, если я свои консервы из Кондрицы забрал, так мне жалко? – обратился он к спикеру. – Ешь, мне не жалко, у меня этого добра много.

- Да ничего такого я не думал. Это я так, чтобы журналистов посмешить, - разоткровенничался Гимпу. – И, вообще, мы знаешь зачем пришли, на самом-то деле? Мы пришли поблагодарить тебя, домнуле прешединте, спасибо тебе сказать. Если б ты, Николаич, не уперся рогом, красавчик этот двухметровый сейчас уже президентские декреты подписывал бы. А так я еще долго главой государства буду. Пусть и врио, интеримар, я не гордый, какая разница? Ордена с медалями можно и так раздавать. Недавно, вон, даже на инаугурацию к Бэсеску съездил. Положено мне. Конформ протоколулуй. А роспуска парламента они у меня не скоро дождутся. Теперь наше с Дорином время пришло.

При этих словах очки у спикера торжествующе засверкали.
- Так что, еще раз, мое тебе президентское спасибо. И за упертость, и за коньяк, - продолжил он. – А нам пора. Кум с-ар зиче, ам урат ш-ам май ура – но пора. Самолет ждет, через полтора часа я должен быть в Бухаресте. Договорились с Траяном вместе Рождество встретить, как два президента. Ка дой ромынь адевэраць, ка фраций.

Уже на пороге, прощаясь с вождем, подмигнув, добавил:
- А огурчики у тебя точно супер. Кум зик ла Букурешть, мишто. Настоящие президентские. Ну, сэ трэешть, сэ-нфлорешть.

Замигали спецогни машин сопровождения, и через мгновение президентский кортеж исчез в темноте. Старый вождь вновь был один.

Вернулся на кухню, налил себе стопку. Странно, хотя ушедшие гости и не принадлежали к числу тех, к кому он питал добрые чувства, но тяжести на душе он больше не испытывал. Наоборот, было чувство неожиданного облегчения, словно камень сбросил с плеч. А, может, ощущение праздника передалось и ему, кто знает?

"Пусть себе веселятся, нам не жалко. Главное, ничего она, новая власть, мне не сделала, - подумал он. – А, значит, шанс у меня еще остается".

С наслаждением выпил, вновь приятно ощутив знакомый вкус любимого напитка. Но допивать бутылку, как раньше, не стал, почему-то не хотелось. Выключил свет и, подойдя к большому кухонному окну, стал задумчиво смотреть на ночную зимнюю улицу, словно пытаясь что-то высмотреть в темноте, за бледной пеленой холодного света, падающего от уличного фонаря.
"Может, и прав был тот поп, с Ботаники, когда сказал мне, что всех надо любить, даже румын? Что Христос так повелел – всех любить. Не знаю, не знаю. Еще он сказал, чтобы я никогда больше не говорил, что Христос был первым коммунистом, что это кощунство. Хм. Если он был не коммунистом, то кем? Либералом, что ли?! Тьфу, не дай Бог".

Снег продолжал идти, ритмично кружа крупными хлопьями. Было по-настоящему красиво, и, глядя на эту чудесную картину декабрьской ночи, старый вождь совсем успокоился.
"Ничего, я им еще покажу. Они у меня попляшут".

От былой скуки и след простыл.

Алекс Бессарабский