ПРИДНЕСТРОВЬЕ

Мировая война – способ разобраться с неэквивалентной мировой торговлей. И сейчас она неравовеснее, чем когда бы то ни было.

«Немцы полезли в войну 1914 года только потому, что 9/10 химических заводов всего мира принадлежали Германии», – говорил герой романа «Гиперболоид инженера Гарина» (попробуйте прочитать его не как actionthriller, а как инструкцию).

В начале XX века, как и в начале XXI, мировая торговля росла экспоненциально, а процветание человечества было беспрецедентным. Современные историки даже оценивают ту эпоху как «протоглобализм» – на 1913 доля экспортной торговли в планетарном ВВП составляла исторический максимум – 14%; этот показатель был превышен лишь в 1979 (!) году.

На 1 850 крупнейшим мировым экспортёром была Англия – 19%.

К 1913 году её лидерство уже не было столь бесспорным:
№1 – GB 13,7%;
№2 – DE 12,9%;
№3 – US 12,8%.

Твои товары надо где-то продавать. На тот момент в мировой торговле было два подхода:
- франко-британский – «раздел сфер влияния»: ты можешь монопольно торговать в собственных колониях, но не суёшься со своими товарами в колонии других Великих Держав (в одной Индии – население под 300 млн, британские промышленники и купцы с таким рынком сбыта – в шоколаде); но вот те, у кого колоний не было или почти не было, отстаивали иной подход:
- американо-германский: «политика открытых дверей» – кто угодно может торговать где угодно (и тогда более дешёвые немецкие или американские товары элементарно «забороли» бы английские).

Основа конкурентоспособности твоей экономики – наличие дешёвых рабочих рук и их постоянный приток.

В 1860-х годах население трёх этих стран (GB, DE, US) – будущих главных конкуренток в мировой торговле – было почти одинаково: примерно по 30 млн человек.

Перед Первой мировой войной, c 1891 по 1911 годы, оно возрастало, однако, крайне неравномерно:
GB (без колоний) – +11%, до 42 млн;
DE – +45%, до 66,2 млн;
US – +50%, до 93 млн.

Если прибавить к этому бешеный демографический (а значит, и экономический) рост в традиционном союзнике Германии, Российской Империи, то – всё: лет через 20-ть к Ла-Маншу подойдёт русско-немецкий дворник, шарнет: «А ну подь!», - и превратит Острова обратно в задворки мира.

Но даже «здесь и сейчас» ситуация не имела выхода: отказ от внешнеторговой экспансии для любого из игроков означал экономическое самоубийство, а её продолжение было возможно только за счёт других.

Любой вменяемый британский геостратег предложил бы простую схему: «Рассорить русско-германский союз. Устроить бойню, стравив европейские державы (Германии мы пообещаем не вмешиваться, а Франции и России – наоборот, пообещаем вмешаться на их стороне)».

Любой вменяемый американский геостратег предложил бы простую схему: «Подождать, пока в европейской бойне кто-то начнёт брать верх, и вмешаться, забрав все прибыли». Результат известен.

Теперь перейдём к нынешней эпохе. Главные соперники в мировой экономике – США и Китай. В 2018 дефицит в американо-китайской торговле составлял минус $400 млрд в пользу Китая (то есть из-за неравновесной торговли соответствующая сумма перекочевала из экономики США в экономику КНР). Решить вопрос с этим дисбалансом требовали и Трамп, и Байден.

В 2020 году вместо войны пришёл ковид и прочий локдаун. Американо-китайский торговый дисбаланс сразу уменьшился аж на $100 млрд – но и тогда получалось минус $300 млрд.

Со всем остальным миром отрицательный внешнеторговый баланс США составляет минус триллион. Он купировался тем, что часть неравновесных доходов других стран откачивалась обратно в США через добровольно-принудительные вложения в ФРС. Но у всего есть предел.

Как и накануне Первой мировой войны, у проблемы неравновесной глобальной торговли нет решения (кроме упомянутого экономического самоубийства, но желающих повторить опыт СССР-1991 почему-то нет).

Пандемия могла заменить войну – но не заменила. Тогда, понимая неизбежность грядущего мирового пожара, Россия сделала без шуток гениальный ход, сыграв на опережение и решив свои геополитические задачи.

Эдвард Чесноков, эксперт в области международной политики