ПРИДНЕСТРОВЬЕ

14 декабря 1825 года в истории царской России была осуществлена последняя попытка военного переворота. Она была знаменательна – в отличие от нескольких десятков или сотни-другой гвардейцев, свергавших герцога Бирона в 1740-м или Петра III в 1762 году, теперь в самый центр Санкт-Петербурга вышло сразу несколько воинских частей. Что же это было? Восстание нового против старого, борьба прогресса с отжившим, или же мятеж с нарушением воинской присяги?

В СССР в рассказах о декабристах сталкивались две противоречащие друг другу тенденции.

Первая из них со сталинских времён воспевала чувство верности присяге и долгу. Вторая со времён революции исходила из того, что произошло восстание против самодержавия, которое уже изжило себя, а потому мятеж якобы был оправдан.

Примирить эти трактовки было непросто, потому что любой заговорщик против Советской власти получал как бы моральное оправдание. Если он приходил к выводу, что правители СССР тянут страну назад, то он получал возможность, ссылаясь на декабристов, плести заговор или, по крайней мере, призывать к нему. Свою лепту во всё это внесли и приверженцы Запада. Они везде не забывали сказать, что декабристы преисполнились волей к преобразованиям после того, как русская армия побывала в Европе во время заграничных походов 1813-1814 годов.

Выходило так, будто будущие декабристы старались не столько поправить дела в своей стране, сколько молились на Запад и брали с него пример, рассматривали его как образец.

А что на деле?

Не будем сейчас анализировать детально проекты преобразований, которыми увлекались «друзья по 14 декабря», как позднее называл «мятежных реформаторов» император Николай Павлович. Среди них были и сторонники конституционной монархии, и республиканцы. Отдельно надо сказать о сторонниках умерщвления августейшей фамилии. Интересно тут вот что.

С точки зрения задумки и исполнения, перед нами – классический заговор и военный путч с проектом установления диктатуры. Достаточно сказать об общеизвестном – полковник Павел Пестель предлагал исчислять органы госбезопасности (названные Николаем Павловичем III отделением) в 100-110 тысяч человек. Это громадная цифра, в десятки раз превышавшая численность жандармов, которая была при «кровавом самодержавии». По-иному быть не могло, потому что власть, взятая в результате свержения власти императора в России первой четверти XIX столетия, не могла быть легитимной по определению. Это понимали декабристы, которые предприняли шаги, окончательно поставившие их в тот день вне закона.

Первый шаг их был таков. Они призывали солдат на площадь, выкрикивая «Ура Конституции!». Но солдатам они растолковывали, что речь идёт о жене великого князя Константина Павловича, который является законным наследником престола и жену которого Конституцией и зовут. Это – полный обман. Историки в своих монографиях почему-то не спрашивают: а что если бы солдаты действительно зафанатели от Константина и его «Конституции» и решили бы умереть за этот несуществовавший семейный дуэт? Что бы тогда делали вожди заговора? Я предполагаю, что они подумывали провернуть приём, который был опробован с царём Лжедмитрием I в 1606 году. Тогда в Москве подговорённые Василием Шуйским крикуны повели толпу в Кремль с возгласами: «Поляки убивают государя, спасём же его!». Да сами и убили государя. Но тогда жертва заговора была рядом, под рукой. А Константин-то по воле уже покойного Александра I наместничал в Варшаве! И что дальше?...

Второй момент – это убийство и ранения неугодных военных, включая прославленного Михаила Милорадовича, питерского генерал-губернатора. Сам Суворов ценил его и звал «Мишей». Героя суворовских и кутузовских баталий смертельно ранил Пётр Каховский. После этого символического акта пути назад уже не было.

Строго говоря, авантюризм заговора был очевиден даже его участникам. Недаром назначенный диктатором князь Сергей Трубецкой вообще не явился на Сенатскую площадь. Если бы большевики так действовали 25 октября 17-го, то Александр Фёдорович Керенский точно премьерствовал бы в России до 1970 года (а тогда он и умер). К тому же заговорщики даже не знали, на кого они делают ставку: они придумали некое Временное правительство с членством в нём адмирала Мордвинова и экс-фаворита Александра I Михаила Сперанского. И что же? Оба они потом стали членами суда над декабристами.

Был план захватить Зимний и Петропавловскую крепость. Назначенные для этого командиры отказались выполнить поставленную им задачу. Александр Якубович ранее хвалился, что убьёт Николая Павловича. Как известно, он слово не сдержал. Таких примеров много. Мятеж провалился, не будучи в силах слиться с народом.

Император Николай, напротив, проявил себя храбрецом и инициативным лидером, который никогда не страшился принимать самостоятельные решения. Не всегда эти решения были взвешены и обоснованы, но они никогда не приходили с замедлением. Мятеж в Питере напугал Россию, и правление Николая воспринималось, как эпоха стабильности. Ради того, чтобы в центре столицы больше не лилась кровь, россияне и поддерживали твёрдую николаевскую власть. Подавив в зародыше чреватую большой кровью и распадом страны смуту, Николай и его сподвижники спасали Державу – от Аляски до Польши и Финляндии.

Значит ли это, что в России не было того, против чего как раз и боролись декабристы? Конечно, язв в стране было предостаточно. Но заговор и мятеж не решают их, а, напротив, положение становится только хуже. Любая смута и хаос – путь к распаду государства. А если оно распадётся, тогда и реформировать будет нечего.

Царское самодержавие оказалось не таким уж и кровавым. Повесили за кровопролитие в центре столицы всего 5 вождей бунта. Представляем себе, сколько народу выкосила бы родная Советская власть, если бы, к примеру, знамя восстания подняли Таманская и Кантемировская дивизии?! Лучше даже не думать об этом…

14 декабря 1825 года был разгромлен не только мятеж. Наказание понесла измена присяге. На 92 года вперёд больше никто не пугал Родину страшным побоищем в сердце России. И это – урок и для правителей сегодняшних поколений.

Если Родине и её гражданам грозит опасность, командуйте, как царь Николай своим пушкарям: «Пали!». Впрочем, не будем догматиками. Старорежимное «пали!», можно заменить на вполне современное: «Огонь!»…

Андрей Сафонов, приднестровский политолог