ПРИДНЕСТРОВЬЕ

9-10 октября 2019 года в Братиславе (столице председательствующей в ОБСЕ Словакии) состоялось очередное заседание «Постоянного совещания по политическим вопросам в рамках переговорного процесса по приднестровскому урегулированию», более известного как «формат «5+2», где «пятерку» составляют стороны конфликта и посредники (Молдавия, Приднестровье, Россия, Украина, ОБСЕ), а «+2» – это наблюдатели от США и Евросоюза.

Вопреки обычной практике, раунд завершился без подписания итогового протокола, даже технического характера. Согласно сообщениям СМИ, ссылающимся на главу Миссии ОБСЕ в Молдавии К. Нойкирха, участники встречи решили «остановить часы» и продолжить дискуссию относительно возможного подписания протокола в ходе запланированной на начало ноября ежегодной Баварской конференции по вопросам мер доверия между Молдавией и Приднестровьем либо в ходе следующего заседания «Постоянного совещания…». Необходимость продолжения консультаций была обусловлена широким спектром обсуждавшихся вопросов и отсутствием взаимоприемлемых формулировок, несмотря на то что стороны, по словам представителя ОБСЕ, были близки к компромиссам.

Комментарии приднестровской стороны в СМИ были сдержанно-оптимистичными: дескать, посредники и наблюдатели признали, что приднестровская сторона выполняет взятые на себя обязательства, в то время как официальный Кишинев не выполняет подписанные соглашения по целому ряду аспектов (в первую очередь в сфере телекоммуникаций), не признает наличия проблем в банковской сфере и т.п., а причиной срыва подписания итогового протокола стало то, что участники заседания выразили согласие с включением в итоговый протокол сроков для исполнения Молдавией ранее достигнутых договоренностей, что оказалось неприемлемым для представителя Молдавии по политическим вопросам в формате «5+2», вице-премьера В. Шовы.

В свою очередь, переговорщик от Молдавии настаивал на необходимости параллельных дискуссий по всем переговорным корзинам, включая политическое урегулирование. Довольно комично это на фоне постоянных заявлений правящей в Молдавии «коалиции» относительно отсутствия единой позиции по Приднестровью между правым блоком «ACUM» и формально пророссийской Партией социалистов РМ, неформальным главой которой является действующий президент Молдавии И. Додон. Что в таком случае планирует обсуждать молдавский вице-премьер, имеющий в своём «арсенале» лишь заявления о противоположных подходах премьер-министра и президента, остается загадкой.

Впрочем, Шову такие тонкости вряд ли беспокоили, поскольку перед ним стоит, скорее всего, куда более важная задача, в отношении которой нет разногласий ни у правых, ни у «пророссийских» политических сил в Молдавии, ни у из западных кураторов: добиться вытеснения приднестровской стороны из любых переговорных форматов, где она представлена в качестве самостоятельной стороны, перевести дискуссию исключительно в плоскость обсуждения вопросов об условиях исполнения молдавского законодательства, а также, что еще более важно, добиться ослабления позиций России, сведения к минимуму ее политического присутствия в переговорах и в регионе в целом, возложить на Москву ответственность за ситуацию и вести диалог непосредственно с ней как со стороной конфликта, а не как с посредником и гарантом в урегулировании.

Кишинев сознательно торпедирует формат «5+2», и вряд ли это вызывает у кого-либо сомнения. Для этого молдавская сторона использует любые меры, тем более что каких-либо ответной реакции со стороны как Тирасполя, так и других участников формата, не наблюдается. Это дает молдавским властям не только манкировать собственными обязательствами, но и вводить против приднестровской стороны новые ограничительные меры, наглядным подтверждением чему является закрытие счетов приднестровских предприятий в молдавских банках. Политическая подоплека этих действий очевидна; наличие соответствующих политических решений молдавских властей «перевесило» ущерб самих молдавских банков от закрытия счетов и прекращения по ним транзакций.

В Молдавии пытаются максимально воспользоваться сложившейся внешне‑ и внутриполитической конъюнктурой, большим кредитом доверия нынешней правящей коалиции, которая всё еще выполняет миссию «деолигархизации», попутно стараясь не развалиться под тяжестью практически неразрешимых противоречий. Но пока что внешние кураторы не дают коалиции распасться – дескать, не для того вас лепили из того, что было. Тем более что каждый внешний партнер находит в «коалициантах» то, что соответствует его интересам: кто-то видит «пророссийские устремления» Додона, кто-то приветствует то, что «федерализация Молдовы» неприемлема для премьер-министра РМ М. Санду, кто-то с оптимизмом выслушивает заверения того же Додона относительно приверженности Соглашению об ассоциации Молдавии и Евросоюза (которое Додон во время избирательной кампании в 2016 году собирался денонсировать) и т.п. В общем, всё это создаёт у молдавских властей впечатление безнаказанности и вседозволенности, чем они не без успеха пользуются.

Однако следует учитывать и некоторые иные сопутствующие факторы, не менее значимые, хотя и носящие на первый взгляд технический характер.

В частности, нельзя рассматривать действия официального Кишинева в отрыве от региональной ситуации в целом, в особенности от последних событий вокруг кризиса на Востоке Украины, в частности, согласования т.н. «формулы Штайнмайера». В данном случае представляется важной не только содержание, но и форма согласования данной формулы, а именно то, что, в отличие от прежних «Минских договоренностей», «формула Штайнмайера» не была утверждена единым документом, подписанным всеми субъектами. Напомним, что согласие на неё было выражено отдельными письмами всех сторон – и участниками Трехсторонней контактной группы, и представителями ЛДНР (которые подписали свои письма как представители ОРДО и ОРЛО соответственно; мы воздержимся от комментариев относительно того, что Киев, отказавшийся подписывать общий документ, предоставил Донецку и Луганску отличный шанс для укрепления собственной легитимности: представители ЛДНР вполне могли бы выразить согласие с «формулой» от имени народных республик, а не «отдельных районов», но этот шанс не был использован).

Стоит заметить, что «трендом» последнего времени стало проведение аналогий между ситуацией на Востоке Украины и молдаво-приднестровским урегулированием. Об этом неоднократно упоминал глава МИД РФ С. Лавров, в ходе последнего пресс-марафона говорил президент Украины В. Зеленский, пугала «приднестровским сценарием» жителей Украины Ю. Тимошенко, требовал недопустимости «федерализации Молдовы» украинский МИД при разных руководителях и т.п. Оставим в стороне комментарии относительно адекватности высказываний Зеленского о том, что нельзя допустить появления «еще одного Приднестровья»; заметим лишь, что в его ситуации добиться того, чтобы было «как в Приднестровье», было бы большой победой для Украины и ее жителей, поскольку по крайней мере, прекратила бы литься кровь.

Вот и молдавский переговорщик, похоже, решил использовать опыт своих украинских коллег, которые при согласовании «формулы Штайнмайера» не стали подписывать общий документ. Вполне вероятно, что молдавский вице-премьер пытается встроиться в данный тренд и не подписывать документы с приднестровской стороной, дабы не попасть под шквал национально-озабоченных политических и общественных деятелей Молдовы, готовых забыть о 25-летней истории переговорного процесса между РМ и ПМР, в котором подписание документов между двумя равноправными сторонами конфликта всегда было неотъемлемой частью процесса урегулирования и который давно хотелось бы сломать практически всем политическим силам как в самой Молдавии, так и за ее пределами.

Неудивительно, что на фоне дебатов вокруг «формулы Штайнмайера» в Молдове в преддверии переговорного раунда возник нездоровый ажиотаж вокруг него: рутинное подписание итогового протокола всерьез обсуждалось как некий возможный прорыв в урегулировании, в поиске политической модели сосуществования РМ и ПМР. Комментарии молдавских политиков и чиновников сводились к тому, что протокол вполне может быть подписан, и это, дескать, не должно никого удивлять – как будто каждый раунд формата «5+2» ранее не заканчивался подписанием протокола (за исключением 2006 года, когда февральский раунд стал последним перед более чем пятилетней паузы, о чем Шова, как «виновник торжества», покинувший досрочно тот переговорный раунд, конечно же, отлично помнит; так что ему не привыкать «останавливать часы» на неопределенный срок).

Так что молдавская сторона, вполне возможно, попытается и в дальнейшем использовать такую тактику, блокируя подписание итогового протокола. Это позволит Кишиневу говорить о неэффективности формата «5+2» и требовать исключения из него Тирасполя. Кроме того, это позволит персонально В. Шове и в целом пропрезидентскому сегменту молдавской правящей коалиции избегать упреков со стороны блока «ACUM» в «неоправданных уступках сепаратистам».

В данном случае необходимо учесть следующий аспект: в формате «5+2» практика «приостановки часов» является редкостью. Как отмечено выше, с 2002 года (т.е. с момента создания «Постоянного совещания…») без подписания итогового протокола завершился раунд только в феврале 2006 года, в канун введения властями Молдовы и Украины блокадных мер против внешнеэкономической деятельности Приднестровья. Тогда в Кишиневе была в очередной раз сделана ставка на политику давления и блокад как основной инструмент в принуждении Тирасполя к игре по навязываемым правилам РМ. Соответственно, и потребности в работе формата «5+2» молдавские власти не видели, рассчитывая всё решить посредством односторонних шагов, с опорой на прямую и косвенную поддержку Украины и Запада.

Участники формата «5+2» также воспользовались «остановкой часов» в 2011 году, но тогда ситуация также была качественно иной: работа «Постоянного совещания…» была формально прервана на протяжении уже пяти лет к тому моменту, и участники вели работу по его возобновлению, так что «остановка часов» и пролонгация московской встречи 2011 г. произошла вне рамок официальной работы формата «5+2».

Гораздо чаще использовалась практика «отложенной подписи», когда итоговый документ раунда подписывался теми, кто был с ним согласен, а несогласный участник или брал паузу для подписания документа в дальнейшем, или вообще не подписывал документ. К примеру, так поступила приднестровская сторона в ноябре 2002 года, когда остальные участники «Постоянного совещания…» (в то время еще без наблюдателей), включая многоопытного В. Шову, подписали итоговый документ очередного раунда, в то время как приднестровская сторона взяла паузу. Представитель Приднестровья спустя несколько месяцев подписал данный документ, в то время как молдавский переговорщик отозвал свою подпись. Были и аналогичные прецеденты – к примеру, в декабре 2002 г. декларацию «Постоянного совещания…» подписали все его участники, за исключением представителей РМ.

Как бы там ни было, «отложенная подпись» была возможной в ситуации, когда действительно был консенсус со стороны всех участников «Постоянного совещания…», за исключением кого-либо одного. Вероятно, в ходе недавнего заседания формата «5+2» консенсус всё же отсутствовал, или же никто из основной «пятерки» его участников не стал продвигать данный сценарий. Хотя, как представляется, пространство для маневра у некоторых участников всё же было, особенно в контексте заявлений приднестровской стороны о консенсусе всех участников, за исключением РМ, по большинству вопросов, в т.ч. об установлении для молдавской стороны сроков исполнения ранее взятых на себя обязательств.

Не менее эффективным могло бы стать возвращение к ранее существовавшей практике т.н. «протокольных записей», когда подписывался каждый отдельный пункт протокола, и только после этого они сводились воедино, в общий документ. В любом случае, как «отложенная подпись», так и подписание пунктов по отдельности могло бы стать более зримым свидетельством наличия или отсутствия консенсуса всех участников, кроме Молдовы, и могло бы действительно подтвердить, кто блокирует работу формата.

По крайней мере, совместный демарш Москвы и Тирасполя в данной ситуации мог бы стать вполне уместным, тем более что туманный характер перспектив подписания итогового протокола был понятен еще до начала раунда, а последние сомнения, скорее всего, рассеялись сразу после его начала. Так что у заинтересованных субъектов было достаточно времени как для предварительного согласования «плана «Б», так и для дополнительных согласований с руководством в случае необходимости. Но и этого сделано не было: видимо, в Москве не захотели «подводить» Шову, назначенного в правительство по квоте «пророссийского» президента И. Додона, хотя вполне могли бы найти свои аргументы для убеждения президентского сегмента власти в Молдавии.

Москва, похоже, в очередной раз сыграла на руку Додону и в ущерб своим интересам: вместо предварительной работы с молдавским президентом и нахождению аргументов для него непосредственно в ходе заседания «5+2», в российской дипломатии предпочли в очередной раз осложнить себе жизнь, позволили нанести серьезный удар по формату и дать Кишиневу возможность говорить о его «неэффективности» и т.п. При этом главным «бенефициаром» в этой ситуации может выступить именно Додон, который вполне может продемонстрировать «добрую волю» в ходе намеченной на конец октября встречи с президентом Приднестровья В. Красносельским и формально снять проблемы, им же созданные.

При анализе ситуации вокруг последнего заседания формата «5+2» стоит учесть и некоторое изменение в балансе роли и влияния его участников на происходящую ситуацию, в особенности на рост влияния полевой Миссии ОБСЕ в Молдове. Ни Словацкое Председательство в ОБСЕ, ни Специальный представитель Действующего председателя ОБСЕ, экс-министр иностранных дел Италии Ф. Фраттини (его мандат был продлен на 2019 год) не демонстрируют практически никакой активности в переговорном процессе, в то время как глава Миссии в Молдове К. Нойкирх с завидным постоянством выступает с разного рода заявлениями, которые выходят далеко за рамки его статуса.

К примеру, в ходе обширного интервью государственному информагентству Молдавии г-н Нойкирх пустился в рассуждения относительно мандата Миссии, предметом которого является якобы урегулирование приднестровской проблемы в рамках унитарной Молдовы, где Приднестровью может быть предоставлен автономный статус, «аналогичный гагаузской автономии». При этом, по утверждениям Нойкирха, полномочия Миссии не включают, к примеру, федеративную модель и сводятся исключительно к унитаризму.

Вновь воздержимся от комментариев относительно того, насколько такие заявления соответствуют статусу посредника, на который претендует ОБСЕ. Обратим, однако, внимание на то, что именно в Докладе Миссии ОБСЕ №13 в ноябре 1993 года впервые на международном уровне было указано на федеративную модель отношений как возможный компромисс между РМ и ПМР, а также на то, что автономный статус Гагаузии был утвержден лишь спустя несколько лет после утверждения мандата Миссии ОБСЕ (на тот момент – СБСЕ), следовательно, он никак не мог служить образчиком для Приднестровья при утверждении мандата миссии.

Удивляет в данном случае пассивность и некоторая сервильность приднестровских властей, которые воздержались от публичных оценок главы миссии; напротив, спустя несколько дней в ходе очередной встречи с Нойкирхом в МИД ПМР заявили о том, что весьма удовлетворены уровнем взаимодействия с миссией и хотели бы такого же уровня контактов с официальным Кишиневом. Не менее активно встречается глава миссии и Президентом ПМР, и здесь в сообщениях о встречах ничего не говорится о попытках приднестровской стороны одернуть Нойкирха или хотя бы обозначить свою позицию по его весьма неоднозначным заявлениям. Напротив, всё по-прежнему благополучно, и лишь Кишинев во всём виноват. В общем, «мы в восхищении», как говаривали известные персонажи на известном балу.

Кроме того, в канун братиславского заседания формата «5+2» в молдавской миссии ОБСЕ заявили, что предстоящий раунд должен пройти «под эгидой ОБСЕ», хотя отдельной «эгиды» у данного формата нет, в т.ч. и по линии ОБСЕ. Но и этот пассаж не встретил комментариев ни у приднестровской стороны, ни у других посредников – Украины (предсказуемо) и России (впрочем, тоже уже неудивительно).

Такая позиция приднестровских властей вполне может быть связана с теми весьма широкими полномочиями, которые прежние приднестровские власти в 2012 году щедро предоставили ОБСЕ при согласовании правил и процедур «Постоянного совещания…». С небольшой, однако, оговоркой: в документе 2012 г. речь шла о возможностях Действующего Председательства, а не полевой миссии, функции которой должны быть ограничены куда более строгими рамками. Но в Братиславе мы наблюдали обратную картину: даже итоги раунда подводил Нойкирх, а не Действующий Председатель М. Лайчак (отлично владеющий «приднестровским досье») или его специальный представитель Ф. Фраттини.

Не хотелось бы думать, что такая позиция связана с известной логикой «царь далеко, а помещик близко». Однако нет сомнений в том, что при такой позиции и Кишинев, и местные представители различных организаций будут чувствовать себя излишне уверенными и продолжат пользоваться тем, что никто не реагирует и не комментирует их высказывания.

Изложенные и некоторые иные факторы позволяют сделать вывод о деградации и формата «5+2», и иных международных механизмов урегулирования. Это тема всё более переходит в плоскость внутренней политики и внутреннего законодательства Кишинева (как это происходит с банками), и никто из иных участников не пытается этому всерьез противодействовать.

Тирасполь вынужден ограничиваться заявлениями и презентациями, эффективность которых не следует переоценивать, а намеченная на конец октября встреча между лидерами ПМР и РМ В. Красносельским и И. Додоном – очередная попытка использовать «приднестровский фактор» в молдавской внутренней политике, поскольку она будет проходить в канун второго тура местных выборов в РМ и наверняка. Тирасполь рассчитывает на благосклонность международных структур, однако в нынешних условиях вряд ли эти надежды могут быть реализованы за счет пассивно-примиренческих подходов.

Что касается Москвы… Не вызывает сомнений, что нынешний кризис, связанный со счетами приднестровских предприятий в молдавских банках мог и должен был разрешиться при наличии четкой позиции российской стороны, как и ситуация с подписанием итогового протокола Братиславского заседания формата «5+2». Российские же представители такой воли не проявили (если не захотели, то очередной вопрос к провальным действиям Москвы, если не смогли найти аргументы для Додона – то в чем его «пророссийскость», хотя эти вопросы, скорее, для историков), и это следует воспринимать как должное.

Российские чиновники с непонятным упорством отдает инициативу полумаргиналам – неважно, идет ли речь о политических флюгерах или заурядных европейских бюрократах, поэтому и ключевые решения принимаются или будут приниматься без ее участия или с ограниченным участием (к примеру, на предстоящей в начале ноября Баварской конференции по мерам доверия между Молдовой и Приднестровьем). Это надо как минимум учитывать и делать выводы. Возможно, высшему руководству России. Не ожидая, пока выводы будут сделаны давними и последовательными союзниками Российской Федерации.

Только активная позиция Москвы и Тирасполя может переломить нынешнюю ситуацию, не позволить вытеснить Приднестровье из переговоров и подвести его политико-переговорный статус под «аналогии» с «ОРДЛО», а в дальнейшем – полностью ликвидировать российское влияние и присутствие в регионе. Как это ни печально, формат «5+2» становится одной из важных гарантий сохранения равного переговорного статуса приднестровской стороны, особенно в отсутствие альтернатив ему, которые могли бы быть предложены. Но жив формат или нет – покажет ближайшее время.

Сергей Артёменко