ПРИДНЕСТРОВЬЕ

Доминирующей тенденцией прошлого десятилетия в России была растущая определенность. По мере того, как росли цены на нефть, газ и другие извлекаемые ресурсы, росла экономическая и бюджетная мощь России. К началу 2008 года страна, за десять лет до этого объявившая дефолт по международным финансовым обязательствам, накопила золотовалютные резервы, превысившие 500 миллиардов долларов. Начиная с 1999 года, внутренний валовой продукт рос каждый год, и банковский сектор, розничная торговля и рынок недвижимости испытывали настоящий бум. Российские элиты и обычные граждане стали смотреть в будущее с большей уверенностью, в то время как олигархи строили промышленные империи по всему миру, а молодые профессионалы брали кредиты для приобретения машин и квартир.

Вместе с экономической неуверенностью 1990-х исчезла и политическая неопределенность, характеризовавшая постсоветскую Россию до появления Владимира Путина. Постепенно все институты, на которых была построена конкурентная политика – СМИ, политические партии и гражданские организации, федеральные и региональные законодательные собрания и сами выборы – оказались под жестким централизованным контролем. Элиты, превратившие борьбу за власть и привилегии в открытую войну во времена Бориса Ельцина, согласились конкурировать за закрытыми дверями за перераспределение значительных и растущих ресурсов государства (и доступ к доходам, предоставляемым этими ресурсами). Те, кто не согласился на эти новые условия (в частности, Борис Березовский, Владимир Гусинский и Михаил Ходорковский) были быстро удалены. Со времен парламентских выборов 1999 года, когда дебютировала действующая правящая партия «Единая Россия», результаты всех крупных выборов в России – на национальном и местном уровне – никогда не вызывали серьезных сомнений.

Так же, как это произошло на Уолл-стрит и в Вашингтоне, эта уверенность и определенность привели к некоторой надменности и скрыли серьезные недостатки. Российская экономика изобиловала инфраструктурными и законодательными помехами, и по информации McKinsey & Company, закончила свой самый устойчивый период экономического роста в истории с производительностью труда, составлявшей лишь 26 процентов от уровня США, и стоимостью инвестиций в 3,5 раза превышающей инвестиции в Китай. Подобные проблемы можно было игнорировать, пока в стране было достаточно ликвидности, но они означали, что большая часть инвестиций, сделанных в страну за последнее десятилетие, имела своей целью получить прибыль из самой ликвидности, а не модернизировать лежащую в основе инфраструктуру. В результате Россия закончила десятилетие с экономикой, которая оказалась менее диверсифицированной и более концентрированной, чем когда десятилетие началось.

Другие структурные сложности поразили сферу политики. Стратегия Кремля по централизации власти – приведение под свой контроль СМИ и политических партий, выхолащивание законодательных собраний и отмена прямых выборов региональных губернаторов – также лишила власть механизмов обратной связи. Вкупе с растущей склонностью политиков полагаться на внутренних экспертов, а не на независимых аналитиков, эта стратегия привела к ряду катастрофически неверно просчитанных реформ, самой выдающейся из которых стала отмена социальных льгот в 2005 году, приведшая к масштабным общественным протестам. Результатом этого стало нервное отвращение к крупномасштабным реформам вообще, и растущий разрыв между официальным стратегическим дискурсом и действительностью, особенно в российских регионах. Схожая динамика негативно повлияла на внешнюю политику России, так как неспособность Москвы предложить дальновидные, интеграционные проекты своим соседям и другим партнерам привела к постепенной потере влияния на ее собственном заднем дворе. Москва компенсировала эту потерю контрпродуктивным сочетанием ресурсного национализма и, со временем, откровенной воинственности.

В 2008 году эпоха определенности подошла к эффектному концу. Ограничения внутренней и внешней политики Кремля стали очевидны еще до того, как по России ударил мировой финансовый и экономический кризис. В июле 2008 года повторное неуклюжее вмешательство в экономику – очевидно, направленное на перераспределение ресурсов среди элит, а не на какие-то цели государственной политики – лишила инвесторов уверенности и привела к резкому падению на фондовом рынке.

В августе 2008 года Россия вступила в войну с Грузией, а затем в одностороннем порядке признала независимость Южной Осетии и Абхазии, не получив поддержки даже своих ближайших союзников. Еще одна несвоевременная «газовая война» с Украиной – оставившая потребителей в Центральной и юго-восточной Европе без отопления в середине зимы – вышла боком и серьезно навредила финансам «Газпрома», одновременно заставив Европейский Союз предпринять, наконец, консолидированные действия. Оставшиеся международные инвесторы были нервированы этими событиями и продолжили выводить деньги с фондовых рынков России, в результате чего в январе 2009 котировки акций упали на 80 процентов по сравнению с пиковыми значениями, зарегистрированными в мае 2008. Все эти бедствия символизировали провалы в аналитике и триумф тактического мышления над стратегическим во внутренней и внешней политике России. Они также сделали невозможными попытки скрыть глубокие структурные слабые места в основании, на котором была построена российская мощь в 21-м веке.

К 2009 году наступление глобального экономического и финансового кризиса обострило эти проблемы. Несмотря на значительные золотовалютные резервы, российское правительство не смогло защитить свою валюту и предотвратить крупный спад в производстве, доходах и уровне занятости. Тем временем, Кремлю стало все сложнее поддерживать мир внутри правящей элиты. Кроме того, способность России использовать свой контроль над ценными природным ресурсами в качестве инструмента международного влияния выглядит все более сомнительной. По оценкам Всемирного банка, из-за спада российской экономики по внутренним и внешним причинам, около 5 миллионов человек оказались за чертой бедности к концу 2009 года. В результате, впервые за десятилетие, и элиты и обычные россияне сталкиваются с растущей неопределенностью по поводу своего собственного будущего и судьбы российского государства.

Сэмуэл Грин